Кровь избранных - Страница 14

«Иностранцы сюда не заглядывают, — думал юноша. — Здесь для них ничего интересного. Ни красот, ни опиума, ни будущего. А может, и есть…»

Шань Фен подошел к двери из неструганой древесины и, встав к ней спиной, осмотрелся. Никого. Не поворачиваясь, он ударил кулаком трижды, потом еще дважды. Дверь чуть-чуть приоткрылась, и китаец скользнул в полумрак. Женщина проводила его по длинному извилистому коридору в комнату без окон, где вполголоса беседовали несколько мужчин.

— Я не говорю, что мне нравится Гоминьдан, но момент сейчас решающий. Вся страна в брожении, время настало, и мы уже не такие слабые. Однако нам нужна чья-то поддержка. Ничего нет страшного в том, что у гоминьдановцев другие цели. Националисты не разделяют наших взглядов и считают нас своими марионетками. Но это мы их используем.

Говорившего звали Чэнь Дусю. Голос его звучал проникновенно и убедительно, но в нем сквозило превосходство. Он вел себя так, что любой, кто находился перед ним, чувствовал неловкость. Однако его собеседник вовсе не выглядел оробевшим.

— Я понимаю тебя, товарищ Чэнь, но сомневаюсь в последствиях подобной стратегии. Куда нас заведут такие спутники? Кто кого поведет? И с каким настроением пустимся мы в путь, зная, что каждую ночь придется держать кинжал под подушкой? Однако в одном ты прав: время настало. Пора собрать настоящих друзей и разбить врагов. Только так мы сможем привести массы к победе, Конечно, не следует опираться на чистый национализм, который только на руку буржуазии…

Шань Фен как зачарованный всматривался в решительное и благородное лицо второго из собеседников, наслаждаясь его уверенной речью. Высокого и крепкого человека звали Мао Цзэдун. Он еще не очень известен, но те немногие, кто был с ним знаком, понимали, что его сила — это воля. Воля абсолютная. Воля, способная изменить судьбу страны.

Изучая различные классы, из которых состояло общество, Мао старался свести знакомство с представителями каждого из них. У него у самого отец — бедный крестьянин, ценой невероятных усилий достигший определенного благополучия. В такой среде Цзэдун и начал изыскания, предпочитая «полевые» эксперименты. Бедные крестьяне, испольщики, мелкие ремесленники, бродячие торговцы. Он оценивал их способности к работе и расположенность к революционной борьбе.

Потом его заинтересовал люмпен-пролетариат, состоявший из безземельных крестьян и безработных ремесленников, которые, чтобы хоть как-то поправить свое положение, объединялись в тайные сообщества. Этих будущий лидер компартии считал самыми способными к борьбе, но слишком склонными к разрушению. Если люмпенов как следует воспитать, то их силы вольются в революционное движение. В ходе подобных исследований Мао и приблизил к себе Шань Фена. Они разговорились в одном из кабаков, и тот спросил парня без страха и словесных выкрутасов про Триаду. Цзэдун сказал, что ему интересно, какую пользу такие люди, как Шань Фен, могут принести Китаю. И юноша ему поверил. Революционер говорил так понятно, и слушать его было легко и приятно.

— Мы не сможем рассчитывать на индустриальный пролетариат, он слишком малочислен. — Мао Цзэдун говорил с риторическим запалом, но в то же время очень спокойно. — А вот люмпен-пролетариат, крестьяне, безработные — это другое дело. Если нам удастся взять под контроль их тайные сообщества, такие как «Старшие братья» и «Большие мечи», то мы привлечем на свою сторону людей отважных, целеустремленных, многочисленных и способных стать непобедимой революционной силой… Вот товарищ Шань Фен как раз из тех, о ком я говорю. — Мао встретился взглядом с парнем, который сразу опустил глаза. — Как вам известно, он один из наших лучших связных с тайными обществами. Рад, что тебе удалось прийти. Ты хочешь высказаться по этому поводу? Мы тебя слушаем.

Вся бесшабашность и свобода, с которой Шань Фен занимался обычными делами, мигом улетучились. Он не привык выступать перед людьми и уж тем более в такой ситуации. Опустив голову, парень невнятно пробормотал:

— Я согласен… да… согласен с товарищем Мао!

Цзэдун улыбнулся. Чэнь Дусю скептически покачал головой.

Открывая дверь элегантного коттеджа на краю французской концессии, профессор Генрих Хофштадтер испытал странное чувство смятения: он слишком долго мечтал заполучить сосуды. Однако, против ожидания, радости не было. И собственный дом показался ему чужим и недобрым.

Распрощавшись с носильщиками, профессор закрыл за собой дверь и вернулся в гостиную первого этажа, где его ожидали вожделенные ящики. Рассеянно провел по ним рукой и подошел к окну эркера. Отодвинув муслиновую занавеску, выглянул в сад. Тени становились все гуще и длиннее.

Рядом со своим отражением в стекле Хофштадтер мысленно представил жену, какой он ее помнил: хрупкую, элегантную, всегда печальную из-за слабого здоровья и приступов неизбывной меланхолии. Конечно, его отсутствие не пошло ей на пользу.

«Кларисса, я ждал столько лет, я жизнь принес в жертву, чтобы получить то, что сейчас лежит передо мной. И ни разу не усомнился, не дрогнул. А теперь… мне кажется, будто награда оказалась неравноценной. Она не искупает всех жертв и не стоит ни твоей улыбки, ни улыбки Дитриха».

Ученый развязал галстук, расстегнул льняной жилет и, сняв пиджак, открыл крышку ящика. Там, бережно обернутый сеном, лежал небольшой терракотовый сосуд. Хофштадтер аккуратно положил его на ковер.

Профессор обнаружил «демона» в Египте и много лет изучал его следы. Немногие папирусы, упоминавшие о нем, казалось, пытались напугать несведущего читателя: